Tehanu

Для меня, собственно, это о том, в чем разница между символом и знаком, образом и обыденной реальностью, и опять - о буквализме, которого все-таки следует избегать.

Оригинал взят у tjorn в В чём разница между "осовремененной" экранизацией/постановкой и ...

 
Эликсир Фрейда

Наблюдая развитие психоаналитического направления и того, как оно осознает себя на разных этапах этого развития, невозможно не заметить тех изменений, которые претерпел психоанализ на протяжении своей более чем столетней истории. Начавшись как метод лечения неврозов в соматической клинике, психоаналитическая терапия постепенно переросла в понимающую и помогающую практику. И в значительной степени излечилась от потребности лечить.

Но все чаще я думаю – так ли это? И так ли все просто?

Если психоанализ Фрейда стал производным или, скорее, контрапунктом викторианской витальной беспомощности, то все дальнейшие его модификации и школы оказывались уже попытками понимания. Попытками обращения к жизни. Фрейд не искал понимания – он искал разгадки. Поместить Я там, где было Оно, означает предложить себе и клиенту некоторым образом (безопасно) конвертировать Нечто, что мы называем бессознательным, в сознательные структуры. Другими словами, это предложение некоторого семиозиса, с особым, пусть и не доступным большинству, словарем значений, достаточно усвоить который, чтобы быть «здоровым».

Новая психоаналитическая традиция пошла другим путем, делая акцент на герменевтике, в противоположность семиозису. Если еще Юнг пытался обнаружить в проступающих в обыденной реальности феноменах бессознательного некоторые высказывания, то современная постмодерная психоаналитическая мысль постепенно приходит к пониманию невозможности изолированного высказывания, которое не было бы связано – может быть, слишком смело прозвучит, и, тем не менее, – со всем на свете.

От изолированных чувств и капсулированного в границах личной истории опыта, от попыток расшифровать, каковы были взаимоотношения с родительскими фигурами, анализ движется к наблюдению кластеров переживаний и взаимодействий. Мы больше не можем говорить о том, что этот человек «является» тем-то и тем-то, не в силах приписать ему определенные качества или наделить каким-то синдромом – он или она всегда оказываются шире, больше, пугающе сложнее этого. Достаточно вспомнить исследования, связанные с распознаванием так называемых пограничных клиентов. Большинство опытных аналитиков признают, что borderline есть скорее качество отношений, нежели субстанционально выраженный характер, причем наблюдать такое качество зачастую можно только в кабинете терапевта, в рамках его теоретических ожиданий.

Разгадки не существует. Она представляет собой всего лишь временную игрушку человеческого дитяти, которое из своих весьма малых знаний сделало весьма большие выводы. Эта игрушка ни в коей мере не является ошибкой. Она лишь может служить нам напоминанием о том, какие причудливые формы может принимать мысль, если заранее задавать ей готовые параметры.
Да, но что же это означает для конкретной практики психотерапии? Ведь люди, которые приходят к нам, нуждаются в помощи и, без сомнения, чаще всего ищут какой-то личной разгадки? Целебного средства, такого себе эликсира Фрейда? Отказать такому человеку в готовом решении или даже в его возможности – значит быть в значительной мере нетерапевтичным. В первую очередь, к себе как человеку, который может оказать помощь.

Но давайте представим себе другое: что, если не искать ответы, выбрасывая на поверхность тонны психологической породы, а ради разнообразия предположить, что все ответы истинны и все ложны – одновременно? Дать вопросу вырасти и превратиться в связующую нить с другими, задающими вопросы?

И прекратить вылечиваться. На каком-то этапе бывает полезно вылечиться от чего-то ограничивающего.

Но «кто от себя излечится, пропадет»*.

* цитата из книги Милорада Павича

Гуны вращаются


Одноглазый улыбнулся.
- Смысл, – произнес он, – принадлежит Порядку. Язык Хаоса бессмыслен по определению.
- Язык Хаоса? – переспросила Мэдди. - Но я его не знаю. Я о нем никогда не слышала…
- Нет, знаешь, - возразил Одноглазый. - Он у тебя в крови.

Дж. Харрис

Считается, что основополагающим свойством человека, отличающим его от всех других живых существ, является способность говорить. Высказываясь, мы выводим наши мысли и чувства за пределы собственного Я и создаем точку зрения, уникальный фокус, под которым смотрим только мы и никто другой.

Эта способность, или скорее, возможность ее реализовать, долгое время была привилегией избранных. Начиная от жреческих каст древнего мира и заканчивая обеспеченными слоями населения в англосаксонских демократиях. Но постоянны в этом мире только перемены, и с ростом человеческой активности – в том числе, познавательной активности, выражать себя устно и на письме стало проще.

Рискуя разворошить старый спор яйца и курицы о первородстве, скажу, что именно появление надежно зафиксированных и доступных (хотя бы в ученой среде) текстов положило начало революциям сознания. Забудьте об ЛСД и опытах Станислава Грофа, сложите на полки многотомные сочинения К. Кастанеды – это все не то. Это следствия, не причины.

Пока людей было относительно мало и от большинства из них были закрыты даже самые элементарные знания, функцию точки зрения брала на себя община. Вначале обобщая (присваивая) накопленный опыт, а затем – управляя от его имени.

Когда нам говорят: «то-то и то-то помогает» или «то-то и то-то правильно» (опущу формулировки «этого хочет бог/боги» и «потому, что я так сказал»), то обычно опускают объяснения этой правильности. Подразумевается, что община уже проверила этот способ действия и нашла его безопасным, а то и полезным. И точка зрения общины не оспаривается, потому что правила техники безопасности для нынешних поколений пишутся кровью предыдущих. Точка зрения общины всегда жесткая, императивная и сработанная на века. У нее есть только один недостаток – она не допускает возможности экспериментировать.

Появление в ХХ веке демократического плюрализма все изменило. Оно стало закатом «жестких» точек зрения, в которых реальность выстраивалась как единственная и в обобщенном варианте существующая для всех. Правду сказать, изменились и критерии безопасности. Община, как часто бывает, далеко не сразу поняла это и продолжала настаивать на своем. Так, словно мир замер в Средневековье и вся Вселенная по-прежнему вращается вокруг планеты Земля.

Единое тело церкви, государства, нормативного права были «информационными носителями» этой парадигмы и, не имея ничего, что было бы им противопоставлено, заявляли свою абсолютную власть.

Это не означает, что в те времена не было разных точек зрения. Но они не обладали авторитетом. Не мудрено: одна-единственная точка зрения, один ракурс всегда являются одновременно и взглядом, и попыткой навязать этот взгляд. Кто владеет реальностью, тот владеет теми, кто в этой реальности находится. И вакансия на должность истины уже была занята.

Именно по этой причине были сожжены Ян Гус и Джордано Бруно, а Галилей был принужден под пытками отречься от своих теорий. Безразлично, о чем именно они говорили – и даже собственно то, что у них была иная точка зрения. Важным было, что она не могла существовать одновременно с официальной. Перестраивать картину мира обошлось бы слишком дорого – и финансово, и в смысле социально-политических изменений. А двух официальных реальностей быть не может. Как совершенно правильно полагали иезуиты разных времен, это повергает массы в хаос и бесконтрольно увеличивает их тревогу.

А кто может предсказать, как будет действовать хаос…