Tehanu

Оригинал взят у philologist в Нужна помощь!

Господи, этот спектакль сделал всех нас сумасшедшими. Должно быть, что-то такое там происходит, какой-то выход за традиционные законы пространства и времени, театра и реальности, да просто того, к чему мы привыкли и привыкаем изо дня в день. Старая история, история – мать антиутопий и грозных фантастических предупреждений ХХ века, раскрылась, как цветок, и обнажила свое безумное, дикое, сводящее с ума дно.

Только сейчас увидев «Франкенштейна», я читаю отзывы других, и понимаю, что это не просто слова или рецензии, или попытки оценить происходящее – это исповеди, глубокие и личные исповеди людей, которые оказались в ситуации (может быть, впервые в жизни), когда искусство содрало с них ложную кожу и обнажило главное.

Мы – все, кто видели этот спектакль, посходили с ума, и я хочу рассказать, поделиться тем, как увидела его я.

И, конечно, прежде всего – о Викторе и Создании, о Джонни Ли Миллере и Бенедикте Камбербетче, о Бенедикте Камбербетче и Джонни Ли Миллере.

Подход к роли Создания у Ли Миллера и Камбербетча – это потрясающее искусство, требующее от зрителя сложной душевной работы. Бенедикт сделал его ребенком, животным, абсолютно природным существом, которое играет, прячется, затаивается, высовывается, охотится, удивляется, дружит и кусает. Его абсолютная телесность в этой роли подчеркивает и бросает зрителю в лицо его собственную, зрителя, страстность, заставляя почувствовать себя в самой глубокой интимности, за закрытыми дверьми, там, где творится наша самость, уже миллионы лет, самость, хорошо знающая, насколько она телесна.

Создание Бенедикта как будто нащупывает мир и себя в нем, соприкасаясь с поверхностью мира, людей, души и тела, и неожиданно проваливаясь в глубину, которой он сам пугается и от которой в ужасе отшатывается. Так проваливается он в Элизабет, отнимая ее женственность и жизнь, отчаянно мстя Франкенштейну за смерть своей никогда не жившей «жены», и в этот же момент открывая внутренние пики, от которых становится безымянно жарко. Так набрасывается на самого Виктора, сначала умоляя его о любви, а после глухо вторя его отчаянию – «Я не знаю, что такое любовь». – «Я научу тебя.» Бенедикт говорит криво и путано, он почти отнимает у своего Создания речь, и это решение совершенно осознанно. Говорить должно тело, прорываясь, протаскиваясь и каждую минуту рождаясь из полного смятения, изумления, страха, небытия. Это манифест младенца, бросающего своему родителю: «Ты бросил меня!» И это голос души самого Франкенштейна, который изгнал ее, испугавшись ее фрагментированности и уродства, но также и внутренней жажды любить и быть любимой.

Создание Ли Миллера более «человечно», более сглажено, куда больше оно способно наблюдать за собой, и – неизбежно – испытывать жалость к себе, неумолимо транслируя эту жалость героям и зрителям. В момент, когда Франкенштейн убивает женщину-Создание, его хочется прикончить голыми руками только за то, как дернулось тело Ли Миллера и какие ужас и боль поднялись в его глазах.

Тема Ли Миллера – предательство и вероломство, человеческое осознание, которое Создание забирает у Франкенштейна вместе с остатками разума и умением слушать другого и сопереживать ему. Бросая Виктору напоминание о том, что у творца есть обязательства, Создание обращается к человеку, которому нечем слышать эти слова. Создание Бенедикта искренне не понимает происходящего, оно лишь интуитивно чувствует несправедливость и восстает против нее.

В роли Виктора Бенедикт Камбербетч неуловимо «слабее», нежели в роли Создания, хотя в рисунке обеих ролей как целого он удивительно точен. Виктор Бенедикта – как будто недоделанный, недорисованный, обрубленный – в общем, неполноценный. И в этом есть свой смысл: как будто, изначально играя обоих внутри себя и в истории, которую он рассказывает, Камбербетч показывает, что Виктор отщепил Создание, отдав ему все темное, земное, страстное, убийственное, но также – слабое, нежное, наивное и неспособное контролировать, в себе. И то, как Виктор в исполнении Бенедикта все время падает на пол, не случайно: это своего рода цитата из Создания во Франкенштейне, объединяющая героев и позволяющая зримо увидеть, как Создание буквально «заземляет» Виктора.

Виктор Камбербетча – нереален. Он много двигается, быстро говорит и торопится, торопится, торопится. Встречной мелодией вступает тема Ли Миллера, который противопоставляет этому медленные, долгие и страдающие взгляды и жесты Создания. Ломаный Бенедикт будто танцует с плавным Джонни, создавая фантасмагорический эффект одного в двух телах.

Вообще, если бы существовал цветной и объемный театр теней, спектакль «Франкенштейн» попал бы именно в этот жанр. Происходящее на сцене поразительным образом реально и нереально: нарисованный рассвет, в который выходит Создание, звучит почти что словесной фразой, открывающей сказку о рождении новой жизни, а настоящий поезд, проезжающий по сцене, выглядит кусочком механической игрушки, одновременно – циклопическим монстром, созданным человеческим разумом, и мелкой забавой человечества в его огромной природной детской.

Боль, радость, терпение, зоркость, нежность, усталость, любовь, разочарование, сострадание – настоящие. От этого начинает кружиться голова и хочется броситься наперерез людям, глупым «людям», которые гонят и бьют Создание палками, потому что сквозь пелену своей алкоголической «нормальности» неспособны разделить в нем равного.

Виктор разделит. В конце – разделит, когда они уйдут вдвоем в рассветный туман, уже не столь однозначный, как в начале истории, покрытый сумраком сомнения и горьким пеплом осознания собственных ошибок. Но они пойдут туда вместе, не как Творец и Создание, а как люди, которым выпал один жребий.

Есть две карты в колоде Райдера-Уэйта, которые потрясающе точно отражают наши внутренние взаимоотношения с самими собой и наши возможности изменения. Мастер Таро, художница, писательница и автор колоды Таро Сияющего племени Рэйчел Поллак в своей большой, глубокой и ассоциативно богатой книге «Мудрость Таро» советует обратить на них особое внимание.

Это Дьявол и Влюбленные. Меня всегда поражало сходство этих карт и то, как быстро и точно мы можем «перескакивать» от одного состояния к другому – не только в отношениях с другими людьми, но и в отношениях с самими собой.

И вот сегодня я увидела, что эти две карты визуально, языком символического рисунка, отображают то же, о чем пишет Урсула Ле Гуин в одной из лучших своих книг – «Техану».

«Техану» повествует о драконе, о дочери драконов, которая пришла в мир в образе человека и была почти сожжена в огне, унижена и изнасилована. Будучи ребенком, она не могла защищаться, в ее власти было лишь стать уродливой пародией на саму себя. Крылатый дьявол в центре карты, и два конфликтующих начала в душе – мужское и женское. Темный дракон. Усталый дракон. Дракон, который боится самого себя и прячется от самого себя под темной личиной, потому что здесь, в этом странном мире, в мире людей, его схватили, и мучили, и наказывали его же собственной родной стихией – огнем.
Раненый дракон может быть только Дьяволом Райдера-Уэйта. У него как бы нет выбора – посмотри, я темен и зол, а мои чувства связаны, мои силы связаны, мои возможности связаны. Они безумны и хотят только зла. Отойди. Я опасен.

Терру. Земное имя девочки. «Пылающий».

Сжигающий сам себя.

Но приходит момент, когда дракон начинает осознавать самого себя не как странное существо, которому нет места среди «нормальных» людей, а как того, кто он есть. В нем начинает просыпаться родной язык, тот, из которого изначально все было создано, тот, который на самом деле и есть мир, тот, при помощи которого можно созидать дальше.

Я никогда не забуду этот момент в истории «Техану», когда принявшая девочку на воспитание женщина слышит шорох драконьих крыльев, и, видя, как девочка свободно говорит с драконом, в изумлении шепчет: - Это ее родной язык. Язык ее матери.

Влюбленные. Все голоса внутри – твои. Они спорят, и радуются, и смеются, и печалятся, и помогают тебе. Они слышат музыку и, не в силах скрывать ее внутри, передают дальше. Дракон расправляет крылья, он счастлив быть самим собой. Огонь воспламеняет древо Жизни, и это огонь созидания и движения вперед. Дракон принимает себя таким, какой он есть. Он не говорит: «я делаю так-то, и это означает то-то». Он не рассматривает свои действия под микроскопом чужих мнений, сомнений и оценок. Не сверяет свои порывы и внутренние побуждения с системой ценностей, в которой живет культура воспитавших его людей. Он просто есть. Он летит и радуется присутствию. Здесь. В жизни.

Можно любить себя и быть самому себе Дьяволом. Влюбленные не исцеляют от ран, они просто помогают быть тем, кто мы есть. Жить полной жизнью и помнить, что не существует ответа на вопрос, кто мы – драконы, которые становятся людьми, или люди, которые становятся драконами.

*Где Техану? (перевод с драконьего на человеческий)

      

«Гарри Поттер»: за пределами эпилога

Я думаю о книгах. О том, что они сопровождают нас, ищут нас, слушают нас, говорят с нами. Светят нам во тьме. Книги выбирают нас.

Как-то я была на одном психологическом мастер-классе, где мы работали с детскими страхами. И две милые женщины-психолога красиво и доброжелательно, добросовестно проведя занятие, заговорили в конце о современных сказках. И, конечно, затронули «Гарри Поттера». Что тут началось… "Что читают наши дети? (кто такие «наши дети»? – я спрашиваю себя об этом всегда на подобных дискуссиях). Это страшно! Там такая мрачная фантазия!" А когда я сказала, что уже много лет люблю эту сказку и не знаю лучшей истории о взрослении и инициации, мне ответили, что с помощью «Гарри Поттера» я прорабатываю свои конфликты.

Я почувствовала себя преданной, оскорбленной, обманутой. Прорабатываю конфликты?.. Книга – вроде психиатрического пластыря на лоб? Три раза в неделю на ночь? Отбивает хлеб у многоуважаемых психологов?

Хорошо, бог с ней, с психологией, но разве эти люди не умеют читать? Разве никогда для них или их детей книга не превращалась в яркий фонарь, сияющий во тьме? В той тьме нет конфликтов. В ней нет запаха бинтов и белых халатов. Нет аккуратно выложенных сновидений для интерпретации.

Там есть лес и тихо светящиеся огни замка вдали. Дома, где остались друзья. Где старая женщина, волею судьбы принявшая на себя груз коллективного мужества и волшебства, отражает атаки Того-Кого-Нельзя-Называть-Потому-что-Он-Не-Имеет-Имени - как не имеет больше человечности.

Милые женщины-психологи не были в этом лесу. Они не держались с Гарри до самого конца и не шли с ним через лес, когда он шел умирать. Они не видели, как мерцают заклинания за ветвями старых деревьев, и не слышали, как шуршит прошлогодняя листва под ногами. Они не возвращались в замок после победы и не вглядывались в лица друзей, не веря, что битва закончилась. Они не видели солнца над Хогвартсом.

Зато все мы, которые были там, видели. И наших фонарей, зажженных от этого солнца, хватит для того, чтобы конфликт парадоксальной, живой, сказочной, грустной, улыбчивой, гневной, обидчивой, нежной жизни так и остался непроработанным.