«Пятая власть»: по горячим следам
Oct. 26th, 2013 07:41 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
cantadora_09Джулиан Ассанж был абсолютно прав.
Фильм «Пятая власть» – от начала и до конца грубая и лживая агитка. Я только что из кинотеатра, и хотя это с трудом облекается в слова, я все же попробую.
Парадоксальным образом, этот фильм все расставил на свои места. Когда в конце истории меня охватило сильное, всепоглощающее, неистовое желание расквасить гладенькую пусечную физиономию Домшайт-Берга и повозить ею этого клопа как следует по клавиатуре, все начало проясняться.
«ГЛУПЫЙ ПАРЕНЬ! И ПОДЛЫЙ.», - написала![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
tec_tecky, и мне мало что есть к этому добавить. Разве что мои чувства, которые почему-то – почему? – оказались настолько сильными и… негативными, что в конце хотелось плюнуть в экран.
Вот ты встречаешь человека – странного, необычного, несомненно, гениального. Ты влюбляешься в него – эта влюбленность светится в глазах Домшайт-Берга, она прямо-таки хлещет из них. Но это влюбленность мальчика, который в своем детском саду увидел Большого Дядю. И офигел. Простите мой французский. Дальше он готов сделать невероятное: не спать целую ночь, поругаться со своей девушкой и – ой, уволиться с работы, чтобы бороться за правое дело. А когда оказывается, что при борьбе за правое дело могут и голову снять, и не глядя тебя по полу растереть, становится реально страшно.
Ключевая сцена фильма – финальный разговор журналиста The Guardian Ника Дэвиса и Домшайт-Берга, в котором журналист рассказывает, как в давние времена дебаты в английском парламенте было запрещено освещать в прессе. Тогда несколько человек стали писать памфлеты на эту тему. Их повесили. Но после этого поднялась вся Британия, которая хотела знать, что происходит у нее в парламенте. Это произошло благодаря горстке людей, говорит Дэвис. – Висельникам, - задумчиво отвечает Домшайт-Берг. – Висельникам. – Кивает журналист.
В этом весь смысл. Если снять всю шелуху про безопасность информаторов, государственные тайны и необходимость редактуры утечек Викиликс, про «правых» и «виноватых». Потому что информаторы всегда знают, на что идут. Они знают, что они – висельники. И журналисты знают, на что идут. Они часто висельники тоже. И всем им хорошо известно, что те, кто в уютных кабинетах, держась за телефонную трубку, с придыханием следят за тем, как они пересекают вражескую границу, завтра сдадут их, если нужно будет взять очередного политического ферзя. Это их работа. На войне как на войне.
Бедный Домшайт-Берг жил просто ужасно все то время, пока общался с Джулианом Ассанжем. Помимо депривации сна, ему пришлось пережить страшный стыд перед своими родителями (а я сидела в зале, и мне было стыдно, стыдно, стыдно за этих людей, которые, глядя на Джулиана, рассказывающего, как он собирал месяцами книги Кафки и Солженицына, лепечут: «Мы можем дать вам почитать…»), неловкость перед журналистами The Guardian и большой страх за судьбы людей, которые могут пострадать от разоблачений Викиликс.
Да он понятия не имеет о том, что такое боль, что такое страх, что такое одиночество. Что такое невозможность ни с кем поделиться тем, что у тебя на душе и постоянно ловить струю, потому что с волками жить, по-волчьи выть. На моменте, где Домшайт-Берг громко возмущается тем, что Джулиан обманул информатора из швейцарского банка, сказав, что у них сотни волонтеров, я просто потеряла дар речи. Откуда вывалился этот "кадр"? Это теперь в роддоме с таким весом младенцев рожают? И о чем это вообще?..
Отдельная история – о благородной Саре из правительства. Как трогательно она заботится о Тареке, которого знает 20 лет и которому многим обязана. Как нежно она просит его перебраться со всей семьей в милый и безопасный Вашингтон. В этот момент мне захотелось встать и сказать во весь голос: «Милая Сара, скажи, пожалуйста, а что ты зазываешь его в свой рай на земле? Тебе не кажется, что Тарек имеет право жить в своей стране? Или, может быть, дело в том, что для того, чтобы существовал рай, нужно где-нибудь непременно иметь ад, откуда будут бежать, как зайцы по белому полю, преследуемые ужасом, и нужные, очень нужные в том месте, куда они бегут, – вечно благодарные за свое спасение «несчастные»?» За двадцать лет тотальной политической лжи красавица не усвоила, что и она, по сути, такая же беженка. Ей просто до поры до времени разрешают поддерживать иллюзию противоположного.
Вы знаете, я ведь никогда особенно не интересовалась Джулианом Ассанжем и всегда была к нему довольно равнодушна. Как и к Даниэлю Домшайт-Бергу. Но странным образом, Бенедикт Камбербэтч, снявшись в посредственном фильме, который был направлен очевидно на опорочивание Ассанжа, сделал меня его сторонницей. Я вышла из зала, будучи полностью на стороне Джулиана Ассанжа. Полностью. В нашем кинотеатре, кстати, мне сделали еще один дополнительный подарок. По каким-то техническим причинам, на финальном монологе Джулиана в посольстве выключили звук. И последние несколько минут фильма я провела, просто глядя на Бенедикта и на то, как он обращается ко мне. Я не могла пошевелиться, хотя в зале уже включили свет и было вообще не понятно, о чем он говорит, – это было неважно. Это был символ. Восхитительная метафора. Момент, когда реальность сама показала, что к чему. И это было прекрасно.
«Прогресс», говоришь? А что такое?
Ты думаешь, он — движенье тысяч?
Вот и нет. Это тысяче навстречу
Выходит один и безоружный.
И сразу становится понятно,
Что тысяча ничего не стоит,
Поскольку из них, вооруженных,
Никто против тысячи не выйдет.
Дмитрий Быков
Фильм «Пятая власть» – от начала и до конца грубая и лживая агитка. Я только что из кинотеатра, и хотя это с трудом облекается в слова, я все же попробую.
Парадоксальным образом, этот фильм все расставил на свои места. Когда в конце истории меня охватило сильное, всепоглощающее, неистовое желание расквасить гладенькую пусечную физиономию Домшайт-Берга и повозить ею этого клопа как следует по клавиатуре, все начало проясняться.
«ГЛУПЫЙ ПАРЕНЬ! И ПОДЛЫЙ.», - написала
tec_tecky, и мне мало что есть к этому добавить. Разве что мои чувства, которые почему-то – почему? – оказались настолько сильными и… негативными, что в конце хотелось плюнуть в экран. Вот ты встречаешь человека – странного, необычного, несомненно, гениального. Ты влюбляешься в него – эта влюбленность светится в глазах Домшайт-Берга, она прямо-таки хлещет из них. Но это влюбленность мальчика, который в своем детском саду увидел Большого Дядю. И офигел. Простите мой французский. Дальше он готов сделать невероятное: не спать целую ночь, поругаться со своей девушкой и – ой, уволиться с работы, чтобы бороться за правое дело. А когда оказывается, что при борьбе за правое дело могут и голову снять, и не глядя тебя по полу растереть, становится реально страшно.
Ключевая сцена фильма – финальный разговор журналиста The Guardian Ника Дэвиса и Домшайт-Берга, в котором журналист рассказывает, как в давние времена дебаты в английском парламенте было запрещено освещать в прессе. Тогда несколько человек стали писать памфлеты на эту тему. Их повесили. Но после этого поднялась вся Британия, которая хотела знать, что происходит у нее в парламенте. Это произошло благодаря горстке людей, говорит Дэвис. – Висельникам, - задумчиво отвечает Домшайт-Берг. – Висельникам. – Кивает журналист.
В этом весь смысл. Если снять всю шелуху про безопасность информаторов, государственные тайны и необходимость редактуры утечек Викиликс, про «правых» и «виноватых». Потому что информаторы всегда знают, на что идут. Они знают, что они – висельники. И журналисты знают, на что идут. Они часто висельники тоже. И всем им хорошо известно, что те, кто в уютных кабинетах, держась за телефонную трубку, с придыханием следят за тем, как они пересекают вражескую границу, завтра сдадут их, если нужно будет взять очередного политического ферзя. Это их работа. На войне как на войне.
Бедный Домшайт-Берг жил просто ужасно все то время, пока общался с Джулианом Ассанжем. Помимо депривации сна, ему пришлось пережить страшный стыд перед своими родителями (а я сидела в зале, и мне было стыдно, стыдно, стыдно за этих людей, которые, глядя на Джулиана, рассказывающего, как он собирал месяцами книги Кафки и Солженицына, лепечут: «Мы можем дать вам почитать…»), неловкость перед журналистами The Guardian и большой страх за судьбы людей, которые могут пострадать от разоблачений Викиликс.
Да он понятия не имеет о том, что такое боль, что такое страх, что такое одиночество. Что такое невозможность ни с кем поделиться тем, что у тебя на душе и постоянно ловить струю, потому что с волками жить, по-волчьи выть. На моменте, где Домшайт-Берг громко возмущается тем, что Джулиан обманул информатора из швейцарского банка, сказав, что у них сотни волонтеров, я просто потеряла дар речи. Откуда вывалился этот "кадр"? Это теперь в роддоме с таким весом младенцев рожают? И о чем это вообще?..
Отдельная история – о благородной Саре из правительства. Как трогательно она заботится о Тареке, которого знает 20 лет и которому многим обязана. Как нежно она просит его перебраться со всей семьей в милый и безопасный Вашингтон. В этот момент мне захотелось встать и сказать во весь голос: «Милая Сара, скажи, пожалуйста, а что ты зазываешь его в свой рай на земле? Тебе не кажется, что Тарек имеет право жить в своей стране? Или, может быть, дело в том, что для того, чтобы существовал рай, нужно где-нибудь непременно иметь ад, откуда будут бежать, как зайцы по белому полю, преследуемые ужасом, и нужные, очень нужные в том месте, куда они бегут, – вечно благодарные за свое спасение «несчастные»?» За двадцать лет тотальной политической лжи красавица не усвоила, что и она, по сути, такая же беженка. Ей просто до поры до времени разрешают поддерживать иллюзию противоположного.
Вы знаете, я ведь никогда особенно не интересовалась Джулианом Ассанжем и всегда была к нему довольно равнодушна. Как и к Даниэлю Домшайт-Бергу. Но странным образом, Бенедикт Камбербэтч, снявшись в посредственном фильме, который был направлен очевидно на опорочивание Ассанжа, сделал меня его сторонницей. Я вышла из зала, будучи полностью на стороне Джулиана Ассанжа. Полностью. В нашем кинотеатре, кстати, мне сделали еще один дополнительный подарок. По каким-то техническим причинам, на финальном монологе Джулиана в посольстве выключили звук. И последние несколько минут фильма я провела, просто глядя на Бенедикта и на то, как он обращается ко мне. Я не могла пошевелиться, хотя в зале уже включили свет и было вообще не понятно, о чем он говорит, – это было неважно. Это был символ. Восхитительная метафора. Момент, когда реальность сама показала, что к чему. И это было прекрасно.
«Прогресс», говоришь? А что такое?
Ты думаешь, он — движенье тысяч?
Вот и нет. Это тысяче навстречу
Выходит один и безоружный.
И сразу становится понятно,
Что тысяча ничего не стоит,
Поскольку из них, вооруженных,
Никто против тысячи не выйдет.
Дмитрий Быков
